В.Б.Кашкин. Функциональная типология (неопределенный артикль).)Воронеж, 2001.

Список источников   Библиографический список   Предисловие

Глава 5   Оглавление   Глава 3   Главная страница.

Глава 4

Типология средств выражения неопределенности и их статус

 

 

4.1. Формальная характеристка выражения неопределенности.

Формальную сторону НА-форм можно рассматривать трояко:

q         с точки зрения общей формально-типологической или характерологической классификации данного языка как артиклевого или безартиклевого;

q         с точки зрения квантитативно-типологической характеристики языка как более или менее артиклевого;

q         с точки зрения присутствия или отсутствия в данном языке того или иного формального средства выражения неопределенности: НА, различных форм НА, полуартиклей (местоименных слов), средств более широкого контекста, в том числе супрасегментных, – то есть, с точки зрения богатства репертуара ФСП в том или ином языке.

По общей формально-типологической характеристике к числу артиклевых могут быть причислены английский, немецкий, французский, испанский, венгерский и болгарский, т.е. сопоставляемые в рамках данного исследования языки. К числу безартиклевых может быть причислен русский язык, тексты на котором являются исходной ситуативной основой для сопоставления. Разумеется, проведение границы между артиклевыми и безартиклевыми языками в высшей степени условно, и более адекватным было бы расположение НА-форм сопоставляемых языков, как функционально различных явлений, на континуальной шкале неопределенности.

4.1.1. Количественные параметры полей неопределенности.

Количественная характеристика ‘степени артиклевости’ (как и ‘степень перфектности’ [Кашкин 1991: 27-30]) позволит получить общую картину потенциала НА-форм. Объем функциональных возможностей устанавливается путем количественного анализа совпадений и различий грамматического выбора в рамках основного корпуса параллельных переводов.

англ.	немецк.	франц.	испанск.	итал.	венг.	УВ1 %	УВ2 %
23 параллели, зафиксированные в материале
НА	НА	НА	НА	НА	НА	26,2	–
НА	НА	НА	НА	НА	ØA	35,6	60,0
НА	НА	НА	ØА	НА	НА	1,3	2,1
НА	НА	НА	НА	ØА	НА	0,9	1,5
ØА	НА	НА	ØА	НА	НА	0,4	0,7
НА	ØА	НА	НА	НА	ØА	1,3	2,1
НА	НА	ØА	НА	ØА	НА	0,4	0,7
НА	НА	НА	ØА	НА	ØА	1,3	2,1
НА	НА	НА	НА	ØА	ØА	1,7	2,9
ØА	ØА	НА	НА	НА	ØА	0,9	1,5
НА	ØА	НА	ØА	НА	ØА	0,9	1,5
НА	НА	ØА	ØA	НА	ØА	0,9	1,5
НА	НА	ØА	НА	ØА	ØА	0,4	0,7
НА	НА	НА	ØА	ØА	ØА	2,1	3,5
НА	НА	ØА	ØА	ØА	ØА	0,9	1,5
НА	ØА	НА	ØА	ØА	ØА	2,6	4,5
НА	ØА	ØА	ØА	НА	ØА	0,9	1,5
ØА	ØА	НА	ØА	НА	ØА	0,4	0,7
ØА	ØА	ØА	НА	НА	ØА	0,4	0,7
НА	ØА	ØА	ØА	ØА	ØА	4,3	7,4
ØА	НА	ØА	ØА	ØА	ØА	1,3	2,1
ØА	ØА	НА	ØА	ØА	ØА	0,4	0,7
ØА	ØА	ØА	ØА	ØА	ØА	(14,5)	–
16	13	14	9	12	5		итого
81,7	73,4	76,0	67,8	70,5	29,2		%
5 наиболее значимых параллелей (>2 %)
5	3	4	2	2	1		итого
70,8	63,9	66,5	61,8	61,8	26,2		%
41 параллель, не зафиксированная в материале
16	19	18	23	20	27
41 незафиксированная + 18 незначительных (< 2 %)
11	10	10	7	10	4		18
27	29	28	30	30	31		=
Таблица 4.1.Распределение НА vs. ØA в параллельных переводах.

Общий корпус параллельных переводов был разделен на подгруппы в зависимости от наличия того или иного формального средства в одном, двух, трех и т.д. переводах. Данное разделение было проведено для двух пар формальных противопоставлений: НА vs. ØA (Табл. 4.1) и НА vs. ОА (Табл. 4.2). Специфические типы артикля (партитивный, множественного числа), равно как и некоторые периферийные средства пока не принимались во внимание и рассматривались наряду с НА.

англ.	немецк.	франц.	испанск.	итал.	венг.	УВ1 %	УВ2 %
29 параллелей, зафиксированных в материале
НА	НА	НА	НА	НА	ОА	9,4	20,0
НА	НА	НА	ОА	НА	ОА	1,7	3,6
НА	НА	ОА	НА	НА	ОА	0,9	1,8
НА	ОА	НА	НА	НА	ОА	2,6	5,5
ОА	НА	НА	НА	НА	ОА	1,7	3,6
НА	НА	НА	ОА	ОА	ОА	1,7	3,6
НА	НА	ОА	ОА	НА	ОА	0,9	1,8
НА	ОА	ОА	НА	НА	ОА	0,9	1,8
НА	ОА	НА	ОА	НА	ОА	0,9	1,8
ОА	ОА	ОА	НА	НА	ОА	1,7	3,6
ОА	ОА	НА	НА	ОА	ОА	0,9	1,8
ОА	НА	НА	ОА	ОА	ОА	1,7	3,6
ОА	НА	ОА	ОА	НА	ОА	0,9	1,8
ОА	ОА	НА	ОА	НА	ОА	0,9	1,8
НА	ОА	ОА	НА	ОА	ОА	0,9	1,8
ОА	ОА	НА	НА	НА	ОА	3,4	7,3
НА	ОА	НА	ОА	ОА	НА	0,9	1,8
ОА	ОА	ОА	НА	НА	НА	0,9	1,8
ОА	ОА	НА	НА	НА	НА	0,9	1,8
ОА	ОА	НА	ОА	ОА	НА	0,9	1,8
НА	ОА	ОА	ОА	ОА	ОА	2,6	5,5
НА	НА	ОА	ОА	ОА	ОА	5,1	10,9
ОА	ОА	ОА	НА	ОА	ОА	0,9	1,8
ОА	ОА	НА	ОА	ОА	ОА	0,9	1,8
НА	ОА	НА	НА	НА	НА	0,9	1,8
НА	НА	НА	НА	ОА	НА	0,9	1,8
НА	НА	ОА	НА	НА	НА	1,7	3,6
НА	НА	НА	НА	НА	НА	52,1	-
ОА	ОА	ОА	ОА	ОА	ОА	-	-
16	12	17	16	17	8		итого
55,2	41,4	58,6	55,2	58,6	27,6
84,1	78,8	82,4	80,7	82,4	60,2		УВ1 %
65,3	56,1	63,4	59,8	63,4	18,0		УВ2 %
6 наиболее значимых параллелей (> 2 %)
5	3	4	4	4	1		итого
95,5	88,6	89,8	89,8	89,8	69,3		УВ1 %
85,2	63,0	66,7	66,7	66,7	0		УВ2 %
35 незафиксированных параллелей
16	20	15	16	15	24
35 незафиксированных + 23 малозначимые параллели (< 2 %)
11	9	13	12	13	7		+
27	29	28	28	28	31		=

Таблица 4.2. Соотношение НА vs. ОА в параллельных переводах.

обозначения:

УВ₁ %   – удельный вес в общем корпусе примеров

УВ₂ %   – удельный вес в корпусе без учета ‘межъязыкового инварианта’

Оба корпуса распределяются только между частью возможных позиций. Как в одном, так и в другом случае есть зафиксированные в материале группы параллелей и незафиксированные, но теоретически исчислимые варианты сочетания артиклей и языков. Например, в паре НА vs. ØА (без болгарского) зафиксировано 23 группы параллелей, а не зафиксировано 41. Среди зафиксированных параллелей есть значительные по количеству группы (например, ØA в болгарском и венгерском и НА во всех остальных), есть и совершенно незначимые, есть и промежуточные по количеству параллелей группы. Предварительный просмотр также показал, что и в содержательном плане внутри значимых по количеству групп выделяются сходные по функциональным параметрам подгруппы.

Среди зафиксированных параллелей выделяются три крупные группы: ‘ОА во всех языках’, ‘ØA во всех языках’ и ‘НА во всех языках’. Первые две группы были выделены теоретически, но в дальнейшем исключены из корпуса, поскольку не входят в рамки объекта настоящего исследования. В то же время группа ‘НА во всех языках’, которую мы условно называем межъязыковым инвариантом, представляет собой исходный пункт общепрагматического, текстового и функционального анализа НА, в первую очередь, с точки зрения центра ФСП неопределенности. В силу ограниченности функционального потенциала венгерского, а в особенности, болгарского НА, материал межъязыкового инварианта был рассмотрен и в двух других ракурсах: без венгерского и без болгарского материала, т.е. болгарский в этом случае выступал как безартиклевый язык.

Собственно функциональное разнообразие и вариирование рассматривалось на материале несовпадающих переводов, когда глобальная семантика НА-форм в том или ином языке ‘разрезалась’ средствами других языков. Дополнительно привлекался и непереводной материал. Значительные группы (более 10 % от общего корпуса), как правило, оказывались связанными с представленностью или непредставленностью в каком-то из языков того или иного функционального типа НА. Менее значительные группировки (5-10% или менее) связаны с более или менее сильными лексическими ограничениями, либо с индивидуальной трактовкой (в том числе и с непониманием) исходной фразы переводчиком.

Грубая оценка общей степени артиклевости (в плане широты функционирования НА) может быть дана по представленности того или иного языка в группах параллелей, более точно – с учетом удельного веса этих подгрупп в общем объеме корпуса. И первый, и второй подсчет показал приблизительное равенство сфер функционирования НА в английском, французском, итальянском, испанском, немецком языках. В отношении же венгерского языка следует констатировать меньший объем функциональной сферы. Вакансии при этом компенсируются либо ОА, либо ØА. Это подтверждается наличием двух крупных подгрупп параллелей с ØА в венгерском и НА в остальных (35,6 % или около 50 %, если не учитывать группу межъязыкового инварианта) и ОА в венгерском и НА во всех остальных (10 % и 20 %, соответственно). Болгарский язык, по понятным причинам, здесь также не учитывался. В то же время полностью отсутствуют параллели НА в венгерском и ØА хотя бы в трех остальных и т.п.

Количественная характеристика степени артиклевости позволила отделить венгерский НА как более слабый и болгарский НА как чрезвычайно слабый в функциональном плане. Имелась также незначительная группа переводов, в которых фигурировали сразу три артикля. Данная группа была временно оставлена без внимания.

Добавление болгарского материала не внесло существенных изменений в индекс Н-артиклевости языков, но разбило группы ‘все языки НА’ и ‘венгерский ОА – НА в остальных языках’ на две значимые подгруппы, внеся коррективы и в другие. Чтобы избежать значительного расширения объема таблицы, эти данные не приводятся. Кроме того, группа параллелей межъязыкового инварианта, рассмотрена поэтапно: инвариант для сильноартиклевых языков (без болгарского и венгерского), инвариант для всех сопоставляемых языков и инвариант без болгарского языка. Такой подход способствует более ясному представлению о границе между артиклевыми и безартиклевыми языками не как о линии, но именно как о континуальной градации перехода.

Отделение незначительных по количественному составу групп (до 2% от общего числа примеров) оправдано высокой случайностью выбора в этих ситуациях. Так, НА в аппозитивной группе конкурирует с ØA в итальянском, французском и венгерском (4.1), но выбор того или иного неоднозначен, возможны варианты (4.2). Варианты наблюдались как во всех этих языках одновременно, так и внутри одного из них. В данном случае использовался материал переводов, сделанных разными переводчиками на один язык.

(4.1) Отец его, богатый помещик южных губерний, умер (ЛНТ, В)//

His father, a rich landowner/ a wealthy landowner from the South// Sein Vater, ein reicher Gutsbesitzer in einem südlichen Gouvernement// su padre, un rico proprietario de una provincia del sur//

son pиre, riche propriétaire des environs de Kiev// Suo padre, ricco proprietario delle provincie meridionali// Apja, egy déli kormányzóság dúsgazdag földbirtokosa// Баща му, богат помешчик от южните губернии//

(4.2) Кизеветер, крепкий седеющий человек, говорил по-английски (ЛНТ, В)//

Kiesewetter, a strongly built, gray-haired man// Kiesewetter, ein kräftiger ergrauender Mann// Kiesewetter, un petit homme trapu et grisonnant// Kiesewetter, un hombre robusto y de cabellos grises//

Il Kiesewetter, uomo forte e brizzolato// (Kiesewetter zömök, deresedő ember volt// Кизеветер, як човек с прошарена коса)[1]//

Вариации выбора наблюдаются в нескольких группах и рассматриваются далее, при содержательно-функциональном анализе.

(4.3) Нехлюдов придвинулся к скамье, стоявшей у стены (ЛНТ, В)//

Nekhliudov moved up to the bench which stood against the wall// (N. leült a fal mellett húzódó lóсára//) Н. пристъпи до пейката, поставена до стената//

N. walked towards a bench by the wall// N. ging zu einer Bank, die an der Wand stand// N. s’était assis sur un banc rivé dans le mur// N. se acercó a un banco que había junto a la pared// N. si accostò ad una panca pòsta lungo il muro//

Возможны вариации выбора, связанные с различной субъективной интерпретацией самой концептуальной ситуации: в (4.3) количество скамей и уникальность одной известны были только самому Л.Толстому.

4.1.2. Инвентарь средств выражения неопределенности.

К средствам выражения неопределенности в сопоставляемых языках принадлежат собственно артиклевые формы имени, ‘полуартикли’ (термин В.В.Милашевича) периферии данного микрополя и супрасегментные средства, связанные с порядком слов и акцентным выделением.

Легче всего поддается инвентаризации первая группа. Количественное ее наполнение связано с большим или меньшим разнообразием форм конкретного языка, т.е. с наличием отдельных форм варьирующихся по сопряженной категории числа и сопутствующим категориям рода и падежа. Число, и особенно род, являются внетекстовыми категориями, т.е. имя ‘приходит’ в текст уже с определенной маркировкой рода и, до некоторых пределов, числа. Что же касается падежа, то это формы следующего уровня генерации. Все ‘посторонние’ категории в данной работе рассматриваются только в том случае, если каким-то образом влияют на ГКК, воплощающий соответствующий функциональный тип.

	НА	НАрод	НАмн.число	НАпадеж	НАгибрид
английский	a/an	–	–	–	another ?any
немецкий	ein	eine	eine	einen/einem einer eines	kein ?einige
французский	un	une (‘)	(des)	–	aucun
испанский	un	una	?unos/unas	–	alguno ninguno
итальянский	un/uno	una (‘)	(dei/degli delle)	–	alcuno nessuno
венгерский	egy(?egyik)	–	–	(?egyet)	(?mindenegyik)
болгарский	един	една/ едно	?едни	–	–
(русский)	(один)	(одна, одно)	(?одни)	(одним, одной)	–

Таблица 4.3. Формальные типы НА в сопоставляемых языках.

Небезынтересен также и вопрос о так называемом ‘партитивном артикле’ (далее – ПА). В ряде описательных и теоретических грамматик данное явление рассматривается как вариант ОА (родительный падеж + определенность). По многим причинам имеет смысл рассматривать его все же как способ выражения неопределенности (см. Главу 7), хотя очевидна и его формальная (и не только формальная) близость к ОА и родительному падежу. В данном аспекте следует сказать, что категория падежа может быть названа сопутствующей только до определенного предела.

Таблица 4.3 представляет формальные разновидности НА. Сюда включены и гибридные артикли: соединение артикля с местоимением. В функциональном же плане они входят в ближнюю периферию ФСП неопределенности. Это еще один пример асимметричного дуализма: вхождение в один класс по форме и в разные – по функции.

Рассматривая ФСП целиком, и с формальной, и с функциональной стороны, следует отметить, что НА в языках со сфокусированным микрополем является его центром. Можно принять НА как универсальную абстракцию и в качестве центра универсального континуума неопределенности. Для такого же языка, как русский (до определенных пределов и для болгарского), поле не может считаться сфокусированным, в силу функциональной и, следовательно, категориальной ‘недоразвитости’ прото-НА.

Периферийные средства ФСП (микрополя) неопределенности включают в себя неопределенные местоимения[2], порядок слов и просодические средства, а точнее, сочетание последних двух (супрасегментные средства или ‘оккультные’ артикли, по выражению Г.Гийома). Роль просодических и секвенциальных средств в значительной степени предопределена общим характером языка, как артиклевого или безартиклевого.

В первом случае они играют роль поддерживающего или транспозиционного контекста, во втором – превращаются в единственное, и, следовательно, в центральное средство выражения определенности/неопределенности. Поэтому Таблица 4.4 показывает только местоименные средства, выполняющие во всех языках роль ‘вечной периферии’, сочетая значения собственно неопределенности с дополнительными значениями. В их число могут быть включены один, некий, какой-то, какой-нибудь, какой угодно, любой, всякий, каждый, некоторый, другой, никакой, определенный, весь, целый, какой, такой и т.п., хотя ближе к концу списка и возникает ряд сомнений. Скажем, в английском другой может фигурировать как в определенном (the other), так и в неопределенном (another) варианте. То есть, ряд периферийных средств имеет собственное значение неопределенности и только неопределенности (некоторый), другие сочетается с неопределенностью и только с неопределенностью (такой), и есть такие, которые могут сочетаться как с теми, так и с другими смыслами (другой, целый). Каждый из сопоставляемых языков имеет свою специфику в периферийной части микрополя неопределенности, есть и параллели.

Таблица 4.4. Периферийные средства полей неопределенности.

Обоснованность включения того или иного формального средства в состав микрополя подтверждается рядом параллелей с НА. В (4.4) весьма показательны в этом отношении два варианта перевода на английский: один из них использует such, другой же сворачивает значение такой в НА (как наблюдается и в переводах на некоторые другие языки):

(4.4) Я рад, что она нашла такого покровителя, как Вы (ЛНТ, В)//

I am happy that she found a protector in you// Ich freue mich, daß sie einen Beschützer wie Sie gefunden hat// Me alegro de que Katiusha haya encontrado un protector como Usted//

I am glad she found such a protector as you// Je suis heureux qu’elle ait trouvé un protec-teur tel que vous// Mi fa piacere che ella abbia trovato un tanto appoggio in voi//

Boldog vagyok, hogy olyan védelmezőre talált, mint ön// Радвам се, че тя е намерила такъв покровител, като вас//

Своего рода парадокс являет собою слово определенный, сочетающееся во всех сопоставляемых языках как раз с НА (4.5). В аналогичном положении и синоним: известный (4.6). Эти слова в переводах иногда взаимно заменяются.

(4.5) и ссылавшийся в Якутскую область некто Симонсон (ЛНТ, В)//

and a certain Simonson// und ein in der Bezirk Jakutsk verbannter gewisser Simonson// et un certain Simonson// l‘altro, un certo Simonson// és egy bizonyos Szimonszon//

и заточеният в Якутска област някой си Симонсон//

(4.6) Люди, судьбою и своими грехами... поставленные в известное положение (ЛНТ, В)//

are put in a certain condition/position// in eine bestimmte Lage versetzten Menschen// ont placés dans une situation determinée// han colocado en una situación determinada// (sono tratte in una falsa posizione//)

bizonyos – akár-milyen ferde és aljas – helyzetbe hoz// поставени... в известно положение//

Для ряда языков в число периферийных средств, должен быть включен и ØА, точнее, та из его разновидностей, которая выражает неопределенность во множественном числе (параллельно НА_{мн.числа} в итальянском и французском:

(4.7) Встретите у меня ученых, литераторов, художников (ЛНТ, В)//

Vous rencontrerez chez nous des savants, des hommes de lettres, des artistes// ci troverete degli scienziati, dei letterati, dei pittori//

You will find at my house scholars, writers, artists//Sie treffen Gelehrter, Literaten, Künstler bei mir//encontrará literatos, pintores, hombres de ciencia// (itt majd találkozik egy sereg tudossál, irodalmárral, művesszél//) В дома ми ще се срещнете с учени, литератори, художници//

Параллель с совмещенным артиклем типа никакой один позволяет рассмотреть в рамках функционального микрополя неопределенности и специфическую форму французского ПА (или особой разновидности нулевого артикля) de (4.8). Подробно и ПА, и НА_{мн.числа} будут рассматриваться далее (Глава 7).

(4.8) и мы поймем, что нет нам прощения, нет выхода, нет спасения (ЛНТ, В)//

qu’il n’y a pas pour nous de pardon, pas de salut//

there is no forgiveness for us, no issue, no salvation// daß es keine Verzeihung, keine Erlösung für uns gibt// hogy számunkra nincsen bocsánat, nincs menekvés, nincs üdvözülés//

4.2. Прагматическая мотивированность категории неопределенности.

Как уже говорилось, многие лингвисты считают, что существуют общие принципы образования грамматических категорий, общий принцип выбора тех значений, которые можно или нужно выразить грамматическими категориями, мотивированный прагматическими факторами [Бехерт 1982: 412]. Если учесть еще и факты скрытой грамматики, то эти общие принципы можно связать с обязательным выражением в каждом языке независимо от способа этого выражения, т.е. в грамматизованных средствах или скрыто, рассеянно, через компоненты ГКК.

По мнению Иоханнеса Бехерта, «грамматические категории передают типичные качества речевой ситуации; в этом заключено их прагматическое основание, независимое от систем отдельных языков» [Там же: 421]. Как и в отношении презентного перфекта [Кашкин 1991: 38-47], определим, какие прагматические моменты мотивируют появление категории неопределенности. Принято выделять двух участников коммуникативной ситуации: отправителя-говорящего и получателя-слушающего, связывая с их позициями содержание грамматических категорий. В категории, обозначающие типичные качества говорящего, 1 лица, Бехерт включает следующие: определенная именная группа, тема, подлежащее, агенс, презенс, несовершенный вид и действительный залог. Они обладают избирательным сродством друг с другом. Неопределенная именная группа включена им во второй ряд категорий, обозначающих типичные качества слушающего, 2 лица, наряду с прямым дополнением, ремой, пациенсом, претеритом, совершенным видом и пассивом [Там же: 429].

Перфект, как уже указывалось, включен Бехертом в третий, промежуточный ряд. Но в то же время, есть ряд предпосылок, позволяющих говорить о некотором сродстве презентного перфекта и НА (например, по параметру неопределенной временной локализованности). Или одна и та же категория может входить в более чем один ряд? Кроме того, помимо 1 и 2 лица есть еще и третье, о чем подробнее – в рамках анализа текстовых факторов употребления НА. На эти и другие вопросы может дать ответ дальнейший анализ общекатегориального статуса НА и прагматической мотивированности этой категории.

Пока же отметим, что и Эрнст Кассирер связывает функционирование артикля с прагматическим моментом. ОА происходит из противопоставления Ich/Hier и Draußen/Dort (Der-Deixis) и в процессе развития сдвигается из сферы пространства (Raum) к сфере субстанции (Substanz) [Cassirer 1923, I: 152-155]. По мнению Коллинзона, в позиции говорящего движение идет от сферы пространства к сфере темпоральности [Collinson 1937: 49-50]. Концепция дейксиса развивается и К.Бюлером. По Бругманну и Вакернагелю, дейксис связан с тремя сферами: ich-du-jener или hic-iste-ille.

Введение позиции наблюдателя изменило парадигму отношения к грамматическим явлениям. Но в то же время, наблюдатель, субъект, говорящий не действует в одиночку. Ориентировка на позицию Я-ЗДЕСЬ-СЕЙЧАС является только одной стороной консенсуального лингвистического действия. Как пишет И.И.Ревзин, прагматическое, коммуникативное значение появляется в рамках фиксации отношения между пространственно-временной локализацией говорящего и конкретным высказыванием [Ревзин 1978: 137]. Но говорящий, помимо коммуникативной и когнитивной локализации (если допустить, что говорящий вообще способен на такой объективизм), учитывает и возможную реакцию слушающего. То есть, в каждом высказывании говорящего присутствует слушающий как прогноз, и, наоборот, в каждом понимании слушающего присутствует говорящий как предположительный вывод. И.И.Ревзин также подчеркивает нейтральность артиклей по коммуникативности и когнитивности и их повышенную реляционность [Там же: 143], хотя далее признает основным когнитивным значением НА экзистенциальность, возможность выделения объекта из соответствующей предметной области. Основным коммуникативным значением НА И.И.Ревзин считает новизну, правда, не указывает, с чьей точки зрения эта новизна оценивается: со стороны говорящего, слушающего, их обоих, слушающего в предположениях говорящего или наоборот, или еще как-то иначе. Статичность подобного подхода не позволяет дать исчерпывающего описания функционирования НА в тексте, как будет показано далее. Сущность же прагматической мотивированность НА именно в динамике грамматического действия: говорящий предполагает новизну и экзистенциальность в понимании слушающего до употребления артикля, хотя для него самого объект может быть и не нов.

Прагматическая общекатегориальная мотивированность артикля находит отражение и в синтаксической мотивированности. Имеется в виду сродство того или иного артикля той или иной синтаксической позиции. Такую связь не следует понимать буквально, т.е. как жесткое правило запрета на употребление того или иного артикля в той или иной синтаксической позиции. Имеется в виду именно сродство (в смысле Бехерта), иерархическая исходность, предопределенность в оптимальной структуре (термин Юрченко). Речь идет о ‘тематическом’ употреблении категориального средства, а не обо всех возможных контекстах, в том числе и противоречивых. ‘Тема’ при этом понимается как системная потенция функционирования, как центр, оптимум этой потенции, в противовес ‘значению’ как реализующейся потенции [Волошинов 1993(1929): 110-114].

Сродство ОА теме, субъекту, а НА – реме, прямому объекту находит подтверждение не только в теоретических построениях. В историческом плане именно оптимальная синтаксическая позиция является центром иррадиации развивающегося артикля. В синхронном плане также можно заметить следы этого сродства, в слабоартиклевом языке в особенности (по большей факультативности неродственных синтаксических позиций). Но и в сильноартиклевых языках, которыми являются большинство сопоставляемых, можно наблюдать определенные позиционные предпочтения. В (4.9) имя с Н-артиклевым оформлением стоит в типичной позиции прямого объекта (несмотря на ‘разнобой’ глаголов в переводах). Но стоит перевернуть синтаксическую структуру, сделав данное имя темой, как неизбежно появится и ОА (Пакость, которую я ему сделал, была бессовестнейшая). В измененном примере сообщается та же ‘информация’, изменяется лишь направление движения, сменяются знаки этого движения, расставляемые говорящим с учетом позиции слушающего.

(4.9) но зато я сделал ему одну бессовестнейшую пакость (БК)//

But I played him a dirty trick// j’ai commis а son égard une bassesse/joué un tour ignoble// io gli usai una villania proprio sleale// yo sí le he hecho a él una mala pasada//

В (4.10) мы сталкиваемся вовсе не с различиями языков. В данном случае мы опять наблюдаем, что происходит при переносе имени из одной позиции в другую: имя получает ОА, при этом в позиции объекта остается прилагательное-предикатив. При исполнении же этим прилагательным роли определения объекта, последний имеет НА, т.е. определяемый объект оказывается оформленным НА.

(4.10) Погода была ужасная (П, ПД)//

The weather was atrocious// Il tempo era orribile// Времето беше ужасно//

Il faisait un temps affreux// Hacía un tiempo horribile//

4.3. Категориальный статус НА.

Вопрос об общеморфологическом статусе НА в конкретном языке является не столь существенным для задач настоящей работы, как его функциональная характеристика. Выделим основные проблемы, связанные с определением категориального статуса НА-форм.

Первая проблема в рамках общеморфологической, парадигматической характеристики – проблема парадигматических связей НА. Имеются в виду оппозитивные отношения, в которые входит НА. Разумеется, специфика артиклей к каждом языке не позволяет говорить об оппозитивности в универсальном масштабе. В слабоартиклевом языке, в котором многие функции, потенциально возможные у НА, выполняются ØА, противопоставление имеет один характер, в сильноартиклевом – другой. Кроме того, даже наличие одинаковых противопоставлений до конца не раскрывает особенностей функционирования, функциональная реальность значительно перекрывает абстрактную оппозитивную схему.

Как уже говорилось, в абстрактной схеме ØА противостоит паре НА и ОА, оппозиция же НА и ОА находится на следующем иерархическом уровне[3]. Выбор же конкретного средства и его окружения в рамках ГКК, а также функциональные особенности НА в конкретных языках поддаются описанию на более дискретизированном уровне минимальных функциональных смыслов. Кроме того, часть смыслов универсального континуума неопределенности в некоторых языках не выражается Н-артиклевой формой имени, а связана с другими членами ‘оппозиции’, в первую очередь, с основным средством неопределенности до появления НА – ØA.

В то же время, ØA не является однородным противочленом позитивных артиклей. Многие исследователи отмечают разный характер нулей: выражающих неопределенность или там, где вообще не требуется индикация: to sweat blood, suer sang et eau, Blut schwitzen/ истекать кровью, by land/ наземным транспортом, by sea/ морем, per Auto/ на автомобиле, или в случае свободного выбора в зависимости от точки зрения: to lay and clear (the) table/ накрыть на стол и убрать со стола [Collinson 1937: 36-37]. Опираясь на концепции Вардуля и Фрея, М.А.Цырлин выделяет три типа ØA: собственно ØA (входящий в оппозитивное отношение именно как нуль), нулевой вариант эксплицитного артикля (сюда Цырлин относит артикль-предлог de как вариант du и des) и отсутствие артикля (как правило, в устойчивых выражениях типа blanc comme neige/ белый как снег, и в рекламно-телеграфном стиле) [Цырлин 1985: 1-6]. Полностью соглашаясь с этим подходом к нулевым знакам, отметим, что нули в разных языках еще и функционально неравноценны. Например, в болгарском часть смыслов неопределенности, лежащих в пределах континуума ближе к сфере оптимума для ØA, выражается именно нулем, в то время как в сильноартиклевом языке эти смыслы обслуживает НА.

Вопрос о неравенстве отсутствия артикля и ØA поднимается также и в диссертации И.Борцовой, выделяющей четыре типа нулей: реальный нуль или логически значимое отсутствие артикля (like death); фиктивный нуль или опущение артикля (going to Mars, vas a misa); функциональный нуль при транспонированном имени существительном (существительное превращается как бы в наречие: sin rencor/ without rancor/ беззлобно); и нуль при существительном в функции обращения (хотя интерпретация примеров и спорна). Однако нельзя согласиться с утверждением автора о том, что отсутствие артикля в одном из параллельных переводов является свидетельством отсутствия ‘положительно выраженного соответствия’ в данном языке. Скорее в данном случае следует говорить о формально, или даже ýже – о морфологически выраженном соответствии (просто соответствия артиклю есть и в безартиклевых языках), иначе можно поставить под сомнение саму возможность переводимости [Борцова 1993: 12-14].

Наконец, еще одна проблема морфологического статуса артикля заключается в том, рассматривать ли его как отдельное слово (с синтаксической функцией определения), либо как формальный элемент аналитической формы имени. С континуальной точки зрения, несомненно синтаксическое происхождение Н-артиклевой формы имени, равно как и любой другой аналитической формы (ср. перфектную аналитическую форму и ее генезис). Можно наблюдать и разные стадии грамматизации НА как вспомогательного компонента в разных языках. Вслед за Раулем де ла Грассери, Эмилио Аларкосом Льораком, Харальдом Вайнрихом и другими исследователями, мы не можем не признать вспомогательной роли НА в образовании формы имени, артикулята, в терминологии Вайнриха. НА конкретного языка представляет разные степени грамматизованности, будучи одновременно и определителем (mot déterminant), и вспомогательным компонентом (mot auxiliaire, Artikelmorphem) [Grasserie 1896b: 391-393; Alarcos Llorach 1967: 18-19; Weinrich 1969: 62-67; Габучан 1972: 8-12; Heine 1993: 22-24; Vater 1979: 53-54]. Вопрос и не должен ставиться по принципу ‘или-или’: как и любая аналитическая форма, Н-артиклевая форма имени и едина в функциональном плане, и разложима в синтаксическом и формальном, что опять же связано с асимметрическим дуализмом языкового знака (см. Главу 5). Хайне называет вспомогательные компоненты аналитических форм амфибиями, находящимися между лексикой и грамматикой, синтаксисом и морфологией [Heine 1993: 25, 55-58].

Таким образом, назвав одну из глав этой книги «Функциональная типология артикля», мы грешим против реальности. Книга, выпущенная в 1991 году, называлась «Функциональная типология презентного перфекта», т.е. аналитической формы глагола, в то же время артикль – не форма, а только часть неопределенно-артиклевой (Н-артиклевой) формы имени.

4.4. Теоретические парадигмы в исследовании артикля.

По мнению Ю.С.Степанова, парадигма лингвистического знания в ходе исторического развития следует за отдельными сторонами своего объекта, аналогичную мысль высказывает и В.С.Юрченко [Степанов 1985: 4-5; Юрченко 1995: 14-15]. В соответствии с выделенными Ю.С.Степановым семантической, синтаксической и прагматической парадигмой в исследовании языка, теории, описывающие употребление артиклей, могут быть разделены также на три течения, хотя ни неоднозначность подобного разделения, ни отсутствие преимуществ у какого-либо из них в отдельности не должны вызывать сомнения. Три подхода к проблеме артикля это референциальные теории (семантика), анафорические теории (синтактика) и дейктико-ситуативные теории (прагматика). Их следует скорее интерпретировать, как тенденции, нежели как законченные теоретические школы, тем более, что у отдельных авторов можно встретить те или иные сочетания принципов разных теоретических парадигм.

4.4.1. Референциальная тенденция в интерпретации артикля.

Данная тенденция склонна интерпретировать артикли и их функциональные характеристики с точки зрения соотнесенности с ‘действительностью’.

Сами термины ‘референт’ и ‘референция’ вошли в научный обиход под влиянием логико-философских и семиотических исследований начала ХХ века (Г.Фреге, Б.Рассел, У.Карнап). На данный момент есть два понимания термина ‘референция’, разделить которые представляется существенным с точки зрения данной работы. Референтом считается либо непосредственно объект действительности (и тогда употребление артикля может быть референтным, или нереферентным), либо референция опосредована понятием или ментальной репрезентацией (и тогда всякая артиклевая форма имени референтна) [Арутюнова 1990: 411; Булыгина–Крылов 1990: 411]. Для исследований, ориентированных на чисто лингвистическую, а не на логико-философскую проблематику опосредованное понимание референции более характерно: соотнесение имени с вещью понимается только постольку, «поскольку они отражены сознанием говорящего» [Пропп 1951: 220]. Для лингвиста реальная действительность это та, которая «подается Говорящим как реальная» [Шмелев 1992: 269].

В то же время, в известной работе Рене Тома «Топология и лингвистика» автор, ограничивая корпус исследования текстами, описывающими пространственно-временные процессы, всерьез рассматривает возможность «фиксации такого процесса: например, его можно снять на кинопленку или использовать декартовы координаты» [Том 1975(1970): 204]. Знак равенства между миром значений и миром реальных объектов приводит к односторонности и в лингвистических интерпретациях. Так, Р.Том принимает за инвариант НА один из вариантов в рамках его функционального потенциала: появление нового актанта в универсуме предмета разговора (а для Р.Тома это реальный мир!), т.е. интродукцию типа Notre chat a attrapé une souris/ Наш кот поймал мышь. [Там же: 215]. Но интродукция не исчерпывает всех функциональных возможностей НА, а, кроме того, как интерпретировать с точки зрения реального мира интродукцию абстрактных и обобщенных понятий, и многие варианты ‘отступлений’ от общего правила?

Прямая связка имя–предмет исключает промежуточный мир между человеком и реальностью, исключает собственно языковой аспект, интерпретацию реальности. В то же время артикль является актуализатором этой интерпретации, на что указывал еще дю Марсэ (концепция ‘точки зрения’) [du Marsais 1769: 396]. Понимание референции как опосредованной ссылки на реальный мир включает другую парадигму, парадигму прагматическую. Но это неизбежно, поскольку сам объект (артикль и язык в целом) обладает разными взаимодополнительными сторонами, и наибольшей степени приближения к объекту можно достичь только в синтетической теории, в которой будут сбалансированы разные подходы.

Референция в гораздо большей степени изучена со стороны полюса определенности, что также отражает свойства самого объекта: более раннее возникновение и больший процент употребления ОА-форм.

4.4.2. Анафорическая тенденция в интерпретации артикля.

Анафорическая теория артикля начала создаваться еще Аполлонием Дисколом. Референция в его учении понималась как предметная, а не как концептуальная и тем более не как лингвистическая. Анафора рассматривалась им «скорее как результат определенной речевой ситуации, при которой употребляется артикль, чем как языковое значение, для выражения которого он используется» [Габучан 1972: 11-12]. По определению ЛЭС, анафора (αναφορά = вынесение, отнесение) представляет собой такую связь между языковыми выражениями, когда смысл одного из них содержит отсылку к другому (антецеденту) [Падучева 1990: 32]. Антецедент, таким образом, скорее всего, должен ассоциироваться с НА, выражающим, по Бюлеру, катафорическое отношение, т.е. проспективную отсылку, в отличие от ретроспективной при чистой анафоре [Бюлер 1993: 111-114]. То есть, антецедент линейно, синтаксически, текстово предшествует последующему высказыванию, или антиципирует его. Интерпретация катафоры, таким образом, имеет две ветви: чисто синтаксическую (мало распространенную, поскольку интерпретировать анафору ссылкой на то, что было, чисто синтаксически еще можно, но интерпретация катафоры ссылкой на то, что будет, т.е. на психологический процесс антиципации, в рамках синтаксиса, в рамках текста без его читателя невозможна) и психологическую, которая так или иначе связана с третьей, прагматической тенденцией в интерпретации артиклей.

Отнесение или сравнение в рамках текста проходит именно в линейном направлении, поскольку текст разворачивается линейно. В некотором смысле, и ход познавательной практики субъекта признается линейным (по сравнению с объемностью объекта), хотя, может быть, это свойство лишь левополушарной части познавательной практики. Линейность отношений референтов, как элементов действительности, последовательно субъективируемых опытом, анафоричность или катафоричность их отношений не являются (или могут не являться) имманентными объекту, это чисто процессуальные отношения субъективирующего опыта. Катафора, антиципация, антецедент, Н-артиклевое имя в этом аспекте связаны с первым по времени взглядом на объект (элемент объекта), с первым вычленением дискретного элемента в объектном континууме, первого элемента опыта, подлежащего дальнейшей концептуальной обработке.

Анафоро-катафорические отношения вне линейной развертки неразличимы, может быть, поэтому НА и ОА в родовом, обобщенном смысле семантически сближаются. Ход анафоро-катафорических переплетений в прямом смысле зависит от произвола ‘смотрящего’ на объект субъекта. В связи с этим, следует признать, что теория анафоры/катафоры (особенно в чисто текстовом варианте, без психологического основания) только частично раскрывает сущность артикля. Ни родовой ОА, ни репрезентативный НА, ни ряд других случаев не находят достаточно удовлетворительного объяснения в рамках одной только этой теории.

Теорию дейксиса К.Бюлера в рамках текстовой грамматики развивает и Харальд Вайнрих, рассматривающий НА как сигнал говорящего (пишущего), обращающий внимание слушающего (читателя) на определенную часть связного текста. Анафора и катафора, таким образом, признаются внутритекстовой референцией, а бюлеровский приоритет ситуативного дейксиса над текстуальным, а также дейксис am Phantasma не принимается Вайнрихом во внимание с точки зрения лингвистики [Weinrich 1969: 66]. НА вводит последующую информацию (Nachinfirmation), Вайнрих вводит даже новые термины: анафорический (ОА) и катафорический (НА) артикль, характеризующиеся, однако, не синтаксически, а семантически, противопоставлением черт <connu> и <inconnu>. Интересна мысль Вайнриха о деятельностном аспекте понимания НА: НА является процессуальной инструкцией, направляющей поисковую деятельность читателя [Weinrich 1989: 201-215].

И все же чисто текстовая интерпретация не раскрывает до конца особенностей НА. Так, с помощью теории анафоры/катафоры, так же как и с помощью теории референции необъяснимы употребления НА в метафорах и сравнениях, в так называемых квази-классификациях, по терминологии Вайнриха.

4.4.3. Прагматический аспект в изучении артикля.

Отношения артиклей выходят за рамки чисто текстовых, линейных, опираясь и на прагматические факторы, связанные с позицией наблюдателя (отправителя сообщения, его получателя или героя). Каждый раз НА вводит данный, или равный ему референт как элемент субъективного опыта иного субъекта. Если же рассматривать анафорические отношения широко, т.е. в пределах всего человеческого опыта, не ограничиваясь рамками текста, или хотя бы в пределах отрезка опыта, ситуативно, то получится, что НА может обладать как анафорическими, так и катафорическими смыслами. С одной стороны, НА производит выбор одного из множества подобных. Разумно предположить, что к этому моменту уже известно более двух подобных референтов, более того, произведено уже обобщение в виде понятия, потенциального референта. Именно эта сторона семантики НА более всего ответственна за возможность использования его в родовой, обобщающей, экземплярной функции. Выбирая один экземпляр из потенциального множества, мы производим анафорическое отнесение, отнесение к предыдущему опыту индивида, или к совместному коллективному опыту совокупного индивида. Данная сторона артикля параллельна центробежной функции единицы, если вспомнить двусторонность единицы в понимании Ник.Кузанского, и лишь связана с собственно текстовой анафорой, при которой напрашивается аналогия с числовым рядом и порядковой единицей.

С другой стороны, НА вводит единицу, которая чем-то выделяется из ряда подобных (интродукция с помощью НА всегда сопровождается последующим определением интродуцируемого), предвосхищая определение этой единицы как в будущем совместном, консенсуальном опыте двух контактирующих сторон, так и в тексте. В первом случае видна центростремительная, выделительная, формирующая, дискретизирующая функция единицы. В тексте же опять напрашивается аналогия – с правой частью числового ряда. Катафорическая сторона семантики НА, направленная в сторону ситуативно-конкретного опыта, служит основой функционирования его как интродуктора точки зрения, декорации, сеттинга.

И в том, и в другом случае, как и в тексте (а собственно, предыдущий опыт и есть обобщение уже-текста, с отрицательными значениями единиц, будущий же опыт реализуется в элементах будущего текста, с положительными значениями единиц), НА, как и другие артикли и полуартикли, связан с участниками речевого акта (отправитель – получатель – герой), т.е. имеет признаки шифтера. И в то же время, способ локализации пространственно-временного процесса [Том 1975: 215; Иванов 1979: 107; 1985: 19] артиклями, и НА в частности, не носит абсолютного характера, а аналогичен указанию направо/налево в бытовой топологии (в отличие от Я-ЗДЕСЬ-СЕЙЧАС). Это позволяет нам разделить понятия абсолютного шифтера и относительного шифтера, к классу которых относится и НА. Аналогично НА, относительным шифтером является и презентный перфект как относительное время [Кашкин 1991: 44-47].

По Якобсону, ни НА, ни перфект не могут быть отнесены к шифтерам, поскольку не указывают на конкретное высказывание, на данное сообщение [Якобсон 1972: 98]. Действительно, таксисный характер перфекта позволяет отнести его к коннекторам, не-шифтерам без участника (Eⁿ/Eⁿ). «Таксис характеризует сообщаемый факт по отношению к другому сообщаемому факту и безотносительно к факту сообщения» [Там же: 101]. Это справедливо, но только отчасти. Принимая во внимание комплексный характер семантики формы перфекта, вышесказанное можно отнести только к таксисному его компоненту, формально – к причастию. Темпоральный же, и видовой компоненты, носят, соответственно, шифтерный (десигнатор, без Р – Eⁿ/E^s) и не-шифтерный характер (десигнатор, без Р – Eⁿ). В русском глаголе, на материале которого была написана статья о шифтерах, эти компоненты выражены синтетически, и вопрос решается в зависимости от того, какой из компонентов комплексной семантики выходит на первый план. В тех же языках, в которых имеется аналитический способ выражения, комплексный характер семантики и в формальном плане получает наглядную демонстрацию.

Вопрос о выходе на первый план того или иного компонента комплексной семантики – вопрос исторической динамики, т.е. он решается континуально-иерархически. Кроме того, в семантическом комплексе мы вновь наблюдаем картину соотношения частей и целого, при котором оппозитивные отношения применимы  к компонентам, но не применимы к целому. Точнее, все зависит от уровня иерархии и масштаба расмотрения, на каждом уровне иерархии имеются свои оппозиции. Часто в описаниях грамматических категорий и форм оппозитивные отношения компонентов целого переносятся на отношения самих целых к другим целым единствам. Сопоставление языков, перераспределение смысловых компонентов при переводе разрушают казалось бы стройную картину. Но на самом деле разрушается только масштаб рассмотрения. Таким образом, категория и форма – понятия разномасштабные, разноуровневые.

Форма в конкретном языке выступает как конгломерат категориальных признаков, из которых один может быть ведущим, инвариантным, наиболее вероятным (по количеству контекстов). Остальные же – меональная материя содержания – находятся на втором плане, но могут проявиться в транспозиционных, ‘парадоксальных’ (DePryck), случайных контекстах. Именно в этом столкновении случайности и типичности состоит возможность эволюционных сдвигов.

Возвратимся к перфекту и НА-форме. Шифтерность и не-шифтерность находятся внутри этих форм, с одной стороны; с другой же, в таких коннекторах (Eⁿ/Eⁿ, по Якобсону), как перфект и НА, потенциально содержится возможность отнесения именно к данному сообщению. Именно это и происходит с перфектом при постановке вспомогательного глагола во временную (шифтерную) и личную (шифтерную) форму. Презентный перфект, как и НА-форма, является потенциальным шифтером, получая эту характеристику при актуализации. Помимо потенциальности, и перфект, и НА, являются относительными шифтерами, точнее, именно благодаря своему качеству относительности в указании на параметры КТО-ГДЕ-КОГДА (Я-ЗДЕСЬ-СЕЙЧАС), они должны и могут стать только шифтерами, ‘привязываясь’ к КОГДА (перфект) или к КТО (НА) конкретного высказывания.

4.4.4. Некоторые другие концепции артикля.

Одна из первых обобщенных теорий артикля принадлежит Раулю де ла Грассери [Grasserie 1896]. Автор работы, которая широко цитируется и сейчас, рассматривает артикли в пределах единой шкалы градации индивидуализации: от ØА до имени собственного – самой совершенной индивидуализации. Индивидуализация для Грассери – выделение индивидуальной сущности из класса, при этом истинная неопределенность связывается им с ØА, НА же находится ближе к центру. Грассери рассматривает различные средства выражения индивидуализации в рамках общей парадигмы. Ориентиром он считает точку Я (moi), но при этом задумывается и над проблемой третьего в коммуникации [Grasserie 1896b: 384-386]. В некотором смысле концепцию индивидуализации с точки зрения l’esprit выдвигал еще дю Марсэ, хотя, в отличие от его предшественников, Арно и Лансло, он и не считал франц. un НА. Дю Марсэ также рассматривает ‘поле неопределенности’ целиком, включая различные средства передачи этого значения [du Marsais 1769: 420-436]. В современной лингвистике подобный подход находим, к примеру, у исследователя армянского артикля Г.М.Габучан: разные степени детерминации выделяются в иерархической системе многочисленных ступеней, охватывающих целое пространство от состояния определенного до состояния неопределенного [Габучан 1972: 18]. Близко к указанной концепции подходит и Коллинзон в своей теории индикации. НА (classifying indefinite indicater – орфография оригинала), по его мнению, направляет внимание на класс, в рамках которого может быть произведена дальнейшая индикация. Помимо этого, Коллинзон сравнивает артикль с астериском (*) или сноской, отсылкой к некоторому месту в тексте (текстовый дейксис), учитывает он и пространственную позицию объекта (пространственный дейксис) [Collinson 1937: 28-47].

В целом, дейктическая теория разрабатывается на основе уже упоминавшихся работ Б.Рассела и К.Бюлера. Однако обычно текстовый дейксис отделяется от пространственно-временного и личного и рассматривается как анафорические отношения [Шамова 1992: 9-12]. Анафорические аспекты детерминации в различных вариантах представлены в работах Г.Свита, П.Кристоферсена, А.Нурена и т.д. Оригинальная теория конкретизации (le nom en puissance ® le nom en effet), показывающая переход от абстрактного значения к конкретному, разработана Гюставом Гийомом [Guillaume 1919: 21-25]. По мнению Гийома, функция артикля состоит в ‘реализации имени’, под которым он понимает актуализацию виртуально-языкового абстрактного имени в конкретно-речевом употреблении: артикль ‘употребляет’ имя (emploie le nom), связывает идею и источник идей (un fonds d’idées) [Там же: 305].

Ближе к прагматическому течению находится ряд теорий коммуникативного членения, включающих в себя и описание артиклевой партитуры предложения (Гардинер, Матезиус, Фирбас, Боост). Введение понятия темы/ремы, знаемого/незнаемого играет особую роль в понимании артикля с точки зрения пользователя языка.

 

Глава 5   Оглавление   Глава 3   Главная страница   Наверх ▲.

 

Список источников   Библиографический список   Предисловие

В.Б.Кашкин. Функциональная типология (неопределенный артикль).)Воронеж, 2001.