Назад на страницу В.Б.Кашкина

В.Б.Кашкин

Факторная модель грамматического действия и перевод

Основная задача данной статьи – представить грамматическую сторону языка не просто как систему элементов и отношений, а как систему действий пользователя, как систему повторяющихся схем действия, стратегий и факторов, обусловливающих выбор того или иного грамматического оформления высказывания. Отталкиваясь от традиционного для лингвистических исследований подхода– «препарирования языковых трупов», то есть текстов, в которых зафиксирован результат выбора, – хотелось бы наметить пути изучения факторов выбора и процесса осуществления языкового и, в частности, грамматического действия. Автор отдает себе отчет в том, что разработка данной проблематики связана с изменением самого лингвистического инструментария и методологии исследования, что в рамках данной статьи осуществить невозможно и несколько преждевременно. То, что будет в фокусе внимания в данной публикации, следовало бы скорее назвать отражением процесса в результате, нежели (хотя это и является конечной и желаемой целью) рассмотрением самого процесса.

В рассмотрении человеческой коммуникации, языка и перевода прослеживается два подхода: парадигма трансляционная, линейная, механистическая и парадигма диалогическая, нелинейная, деятельностная [Кашкин 2000: 7]. Механистическая парадигма, во многом отражающая мифологию ‘наивного пользователя языка’, рассматривает коммуникацию как обмен текстами и информацией, кодируемой с помощью стабильной системы по исчисляемым правилам. С точки зрения деятельностной парадигмы, текст и информация создаются, вновь (рекуррентно) создаются и реинтерпретируются в ходе постоянного диалогического взаимодействия коммуникантов. Постоянно воссоздаются и соотношения коммуникативных действий участников общения, то есть, язык. Язык не является набором единиц и правил действий с ними: метафора овеществления текстов, слов и их элементов при рассмотрении коммуникации как процесса уступает место рассмотрению единиц языка как действий коммуникантов.

Разумеется, теоретические модели перевода любой ориентации[1] далеки от наивной мифологемы пословной линейной замены слов при переводе [Ляхтеэнмяки 2000: 33-34; Кашкин 2002: 27-28]. Тем не менее, большинство моделей основывается на неявном предположении, что язык состоит из конечных единиц, вопрос ставится не об их внутреннем (недискретном, процессном) характере, а об уровне, либо о количественном объеме ‘единиц перевода’. Впрочем, для ряда авторов очевидно и противоречие, вытекающее из естественной антиномии континуальности и дискретности, линейности и нелинейности в языке; перевод для этих исследователей предстает как процесс, но процесс, дискретизируемый действиями с выделяемыми по тем или иным принципам единицами перевода [Сдобников, Петрова 2001: 192-193].

Вероятно, для получения модели перевода, более адекватно приближенной к реальности языковой деятельности, необходим антиномический подход, учитывающий диалектику реальных противоречий в языке. Описание же процесса перевода текста как жестко заданного алгоритма правил выбора грамматических и лексических средств – соответствий языку оригинала в языке перевода – оставляет за рамками теоретической конструкции множество аспектов, включенных в реальное языковое существование. Жизненная ситуация языковых контрастов (в частности, перевод[2]) предполагает не столько простое сопоставление текста оригинала и текста перевода на предмет адекватности, точности и прочих мифологизированных критериев, сколько многогранную деятельность языковых субъектов, осуществляющих это сопоставление.

Как в процессе создания моноязычного текста, так и в процессе перевода деятельность языкового субъекта определяется а) антиномией, диалогическим взаимодействием имеющейся интенции (коммуникативного намерения) и прогнозируемой инференции (коммуникативных последствий); б) рядом факторов, влияющих на выбор средств высказывания или перевода. Грамматическое действие как часть языковой и коммуникативной деятельности также формируется во взаимодействии этих факторов.

Грамматическая форма рассматривается нами не как одномоментное дискретное образование, а как процесс и результат выбора в рамках грамматического действия. Фактически, привычные для обыденного сознания ‘грамматические формы’ являются не чем иным, как письменной фиксацией повторяющихся речевых действий (то есть, языковых действий, ‘языкования’, если дословно перевести термин У.Матураны languaging). Длящийся во времени процесс предстает как овеществленный результат. На самом же деле реальность языковой деятельности представляет нам картину постоянного выбора из исторически и контекстуально обусловленных возможностей. Даже если мы не рассматриваем процесс произнесения формы как фонетического слова, процесс выбора как предпочтение одного из возможных путей наблюдается в многочисленных фактах хезитации, самоисправления, перефразирования, переспроса и т.п. В нашем корпусе имеется, например, наблюдение за спонтанным диалогом двух ведущих французской радиостанции Radio France-Internationale: C’était le… le… le… la … le…(конечным выбором говорящего оказался-таки артикль le).

Таких примеров множество в речевой практике на любом языке. Высказывание формируется не ‘по правилам’ (как можно было бы сделать вывод из практических грамматик и языковых учебников), а в соответствии с коммуникативной стратегией, стратегией языкового поведения в той или иной ситуации, в том или ином ситуативном контексте. Во временнóй протяженности высказывания выделимы точки выбора, в которых возможный путь дальнейшего его движения как бы разветвляется. Именно здесь виден не жесткий выбор ‘по правилам’, а процесс диалога – с реальностью и с собеседником, то есть, с коммуникативной средой, с контекстом.

Траектория выбора напоминает действие аттракции в математическом понимании (теория катастроф, теория хаоса, синергетика), перешедшем в лингвистику как метафора (см., например, [Залевская 2001: 22-23, 29]). Соотношение интенции говорящего и прогнозируемой инференции слушающего при этом меняется с течением времени. До момента употребления формы интенция преобладает над прогнозируемой инференцией. После употребления интенция уступает место инференции (уже не прогнозируемой, а реально осуществляемой) и интерпретации [Kashkin 1998: 109-110].

В процессуальной модели грамматического действия таким образом, понятие интенции должно быть дополнено понятиями протенции, и ретенции (в гуссерлианском понимании). На оси времени, в процессе осуществления грамматического действия, наблюдаем этап еще-не-употребленного знака, этап намерений и возможностей выбора; мгновение употребления, когда знак соединяется со своим ситуативным значением; и – этап уже-употребленного знака, этап понимания и интерпретации, переосмысления. Язык оказывается возможным благодаря повторяемости соединения намерений и интерпретаций, любое последующее намерение опирается на предыдущие интерпретации, на своего рода ‘память знака’.

Факторы, влияющие на выбор грамматического оформления высказывания, различны по степени и приоритетности своего влияния, иначе говоря, представляют собой иерархию. Иерархия факторов выбора грамматической формы не зависит от конкретно-языковой реализации, она проявляет себя сходным образом в различных языках. Идиоэтнические особенности грамматического действия касаются внутренней специфики влияния каждого из факторов и возможностей выбора, конкретно-языковых средств, находящихся в распоряжении языкового субъекта (конкретно-языковых аттракторов).

Если сравнить путь выбора оформления высказывания с траекторией движения дождевой капли по оконному стеклу (меандром, в терминологии физиков), то языки представляют собой различные системы меандров, различные рисунки на оконном стекле, различные комплексы выборов из множества возможностей. Меандр сочетает в себе время и форму, процесс и результат, континуальность и дискретность, гештальтность и линейность.

Процесс перевода, как и процесс моноязычного высказывания, проходит определенные точки выбора, когда переводчик, как и говорящий, выбирает то или иное грамматическое оформление. В отличие от моноязычного высказывания, где начальный и конечный пункт меандра определяются намерением говорящего и ожиданием коммуникативного эффекта, в процессе перевода и намерение, и коммуникативный эффект, да и соединение смысла с языковыми единицами (языка оригинала) как бы даны заранее (хотя, видимо, и в этом случае можно допустить определенное ‘расшатывание’ жесткой структуры). Но и в процессе перевода происходит диалогическое взаимодействие переводчика и ‘поля возможных средств перевода’, своеобразной ‘памяти системы’ переводящего языка.

Определяя критические точки выбора грамматических средств при переводе, мы сталкиваемся с разбиением грамматического процесса на дискретные фрагменты, динамические ‘единицы перевода’. Грамматический выбор идиоэтничен, специфичен для каждого языка, в то же время, коммуникативные последствия текста-оригинала и текста-перевода (и даже отдельных фрагментов, фраз этих текстов), в целом, как правило, настолько близки, что могут считаться эквивалентными.

Моделирование процесса перевода как установления эквивалентности единиц-текстов прагматически оправдано, но технологически неудобно. В то же время, установление поэлементной эквивалентности (в нашем случае. форма::форма) сталкивается с асимметрией членения формального и функционального репертуара языков. Так, общеизвестно, что одной единице языка-оригинала в переводе может соответствовать две и более (и наоборот). Факторная модель перевода использует понятия универсального языка и интегрального грамматического значения (грамматического интеграла), а также опирается на принцип взаимной переводимости языков.

Интегральное грамматическое значение мотивировано прагматически (ср. [Бехерт 1982: 422]), его можно обнаружить в любом языке, вне зависимости от конкретно-языковой реализации в наличествующих единицах данного языка.

Языковая интерпретация действия через глагольные формы, информационная перспектива высказывания, выражающаяся через артиклевое оформление имени или другими средствами, иные компоненты высказывания проявляют себя в рамках конкретно-языковых контекстуальных комплексов. В данных комплексах соответствующее глобальное грамматическое значение либо выражается формализованным элементом, либо перераспределяется между разноуровневыми компонентами комплекса в соответствии с интенцией языкового субъекта (или интерпретацией исходной интенции переводчиком) и возможностями системы переводящего языка. В переводе, таким образом, мы неизбежно сталкиваемся с взаимодействием явлений скрытой и явной грамматики.

Факторная модель грамматического действия (и перевода) требует постулирования, таким образом, наличия трех видов грамматики: грамматики полной (общей, универсальной), грамматики явной (выражающейся в грамматизованных формальных парадигмах) и грамматики скрытой (находящей свое выражение через неграмматизованные средства, или латентной, могущей стать явной грамматикой в ходе языковой эволюции). Полная грамматика, связанная с принципом всеобщей переводимости (восходящим, в конечном итоге, к принципу бесконечности семиозиса и взаимной перекодируемости знаковых систем Ч.С.Пирса), опирается на антиномию грамматического интеграла (универсального грамматического понятия или концепта) и грамматико-контекстуального комплекса (конкретноязыкового воплощения грамматических смыслов в формализованных и контекстуальных средствах).

Подобная модель позволяет сопоставлять языки и говорить о взаимной грамматической переводимости даже в случае нулевой представленности формальных средств, в случае перераспределения универсальных грамматических смыслов того или иного интеграла между контекстуальными. Наиболее известным примером последнего может служить неявный, ‘супрасегментный артикль’ в русском языке:

По небу полуночи ангел летел (Лермонтов) // англ. An angel was crossing the pale vault of night // нем. Am Mitternachtshimmel flog hoch am Zenith Ein Engel // франц. À l’heure de minuit, fendant l’azur des cieux, Un ange murmurait // итал. Un angelo andava pel cielo notturno // венгерск. Szegdelte egy angyal az éji eget и т.д.

В скрытой грамматике русского языка обнаруживаются и перфектные смыслы:

Награбил денег – страсть! (Л.Толстой) // англ. He has stolen a lot of money! // нем. Der hat Geld zusammengescharrt – schrechklich! // франц. Ah! Il en a ramassé de l’argent, le gaillard! // испанск. Ha robado en cantidad // итал. Si vede che ne ha rubato del denaro, e non poco! и т.д.

Независимые переводчики на разные языки ‘распознают’ в русском тексте универсальные грамматические интегралы неопределенности и перфектности, распределенные в русском языке между такими средствами, как порядок слов, семантика ‘чужих’ форм, контекст и т.п. Можно сказать, что в грамматическом плане переводятся не формы, а грамматико-контекстуальные комплексы, соотносимые с универсальными грамматическими интегралами, находящими свое выражение в разноуровневых средствах различных языков.

Наличие тех или иных средств является одним из факторов (категориальный или системный фон), которые определяют выбор переводчиком грамматического оформления высказывания в языке перевода. Помимо этого, весьма важного фактора, на процесс выбора воздействуют также и другие.

Выделяемые факторы неравновесны, их взаимоотношения, как уже было сказано, представляют собой иерархию: (1) текстовые (регистровые или стилистические) факторы; (2) общеситуативные факторы; (3) категориальные факторы; (4) контекстуальные факторы; (5) лексические факторы.

Х.Вайнрих сравнивает текст с партитурой музыкального произведения [Weinrich 1969: 66-67]. Партии элементов текста должны быть созвучны друг другу и общей тональности произведения. Так, форма презентного перфекта, употребляется обычно в устных сообщениях о ‘свежих новостях’, при ‘обговаривании’ (Besprechung, по Вайнриху) прошлого опыта:

Что ж делать, матушка. Вишь, с дороги сбились (Гоголь) // англ. We’ve lost our way, you see // нем. Du siehst es ja, wir haben uns verirrt // франц. Nous nous sommes trompés de route // испанск. Ya ves que hemos perdido el camino // итал. Lo vedi, abbiamo perduta la strada и т.д.

Для текстового типа ‘рассказывание’ (Erzählung) данная форма нехарактерна, в этом случае выбираются различные формы прошедшего времени.

Определяющим для грамматического действия фактором является наличие категориальной ситуации в той или иной ее разновидности. О типах ситуативной мотивировки употребления перфекта см. [Кашкин 1991: 37-47]. Прототипической ситуацией для неопределенно-артиклевой формы имени является интродукция (введение имени, терма в текстовое действие):

Я сегодня поймал было рыбку, Золотую рыбку, не простую (Пушкин) // англ. Today I netted an extraordinary fish, a golden fish // нем. Heute hab ich ein Fischlein gefangen, Ein gar seltenes Fischlein, ein goldenes // франц. J’ai failli aujourd’hui attraper un poisson, un merveilleux poisson d’or // испанск. Hoy cogí un pececito entre las redes, pero no como todos, de oro era // итал. Oggi ho pescato un pesciolino, un pesciolino d’oro, non comune // венгерск. Egy kis hal akadt ma a hálómba, de nem akármilyen hal: aranyhal // болгарск. Хванах днес една рибка, не каква да е рибка – златна. Дальнейшие текстовые действия с ‘рыбкой’ происходят в определенно-артиклевом оформлении.

После универсальной категориальной ситуации следующим по значимости фактором является наличие в явной грамматике соответствующей категории и формальных средств ее выражения. Грамматизованная форма выступает в данном случае в роли аттрактора. Грамматическое действие ‘вливается’ в одну из возможных, предопределенных данной языковой системой ‘меандровых’ траекторий. Так, испанские и английские переводчики легко распознают континуальную разновидность перфектной ситуации, передавая ее формой перфектного прогрессива настоящего времени:

Я только одного вас и молила у бога весь день (Достоевский) // англ. I’ve been simply praying for you all day // исп. Yo le he estado pidiendo a Dios //, но не немецк. Den ganzen Tag über habe ich gebeten // франц. J’ai prié toute la journée // итал. Non ho fatto altro che pregare, где подобной формы в явной грамматике нет[3].

Взаимное рассмотрение переводов на языки с наличием соответствующей формы и с ее отсутствием в явной грамматике показывает, что в последнем случае смыслы универсального грамматического интеграла не исчезают, а перераспределяются между элементами контекста. Фактически, как уже говорилось, переводится не отдельная форма, а воссоздается целый комплекс – с помощью наличествующих в данной языковой системе аттракторов: формальных средств, контекстуальных средств, лексического наполнения формы. Говоря о контекстуальных факторах, следует отметить, что контекст для говорящего не является заданным, он создается им вместе с формальной стороной высказывания. Для переводчика контекст, казалось бы, задан текстом оригинала, но это – контекст исходного языка, тот путь, который выбрало для себя грамматическое действие, исходя из возможностей (аттракторов) исходного языка. Фактически же, переводчик также создает – или воссоздает ситуацию, заново ее интерпретирует, его грамматическое действие ‘вливается’ в возможные пути, ‘меандры’ переводящего языка.

Лексический фактор связан с взаимодействием значения лексической группировки (например, глаголы движения и выбор вспомогательного глагола перфектных форм в некоторых языках, переходность/непереходность на определенном этапе развития перфекта, исчисляемость/неисчсляемость и т.п. для неопределенно-артиклевого оформления имени и другие многочисленные случаи). Фактически, смысл грамматического действия создается из взаимодействия лексики и грамматики, границу между которыми так пока никому и не удалось провести – ни в синхронии, ни в диахронии. Говорящий (а, в основном, также и переводчик) не задумывается над тем, какую форму ему употребить, он стремится выполнить ту или иную коммуникативную задачу, для которой ‘все средства хороши’, поэтому грамматико-контекстуальный комплекс дополняется ‘до насыщения’, а иногда (проявляя свойство избыточности) и пересыщается средствами выражения того или иного универсального грамматического интеграла.

С учетом среды, в которой совершает свои лингвистические действия пользователь языка, можно также принимать во внимание (6) культурные, (7) интертекстуальные и т.п. факторы, хотя они в большей степени связаны с лексическими и текстовыми, а не с грамматическими аспектами перевода. Иерархию факторов не следует считать временнóй, то есть, ее не следует понимать таким образом, что «сначала нужно учесть фактор №1, затем – №2» и так далее. Приведенная иерархия распределяет факторы по степени приоритетности, а не по временной последовательности.

Помимо вышеперечисленных, существенную роль в грамматическом выборе играет и (8) когнитивный фактор [Бабушкин, Кашкин 2001]. Это в особенности явно можно наблюдать всякий раз, когда в реальном употреблении (или в рекуррентном создании) форм, грамматическая семантика, представляющая собою квинтэссенцию предыдущих употреблений, предыдущих контекстов, сталкивается с реальными вещами и лицами, о которых нам известно что-либо из контекста их жизненной практики, их предыстории. Это знание (когнитивное поле) некоторым образом пересекается с определенным семантическим (или функционально-грамматическим) полем. Например, знания о единичности, уникальности предмета могут пересекаться с грамматическими концептами качества и количества (the Sun, the Moon, но обычно не a sun, a moon).

Большинство дидактических грамматик, как правило, не принимают во внимание соображений лингвокультурного, когнитивного, интертекстуального порядка, ограничиваясь либо структурным представлением парадигмы форм, либо перечислением их функций. Тем самым в языковом сознании изучающего иностранный язык пользователя, да и у начинающего переводчика создается деформированная картина действий в языковой реальности. Впрочем, и ‘квалифицированные’ переводчики могут оступиться на порогах иной культуры. Так, русских, даже довольно хорошо владеющих стандартной грамматикой носители английского языка и культуры все же считают слишком напористыми, «невежливыми» [Цурикова 2002: 230-236 и др.], например, потому, что в ситуации совета они дают его, напрямую переводя русский императив, типичный в таком случае: У меня температура – Выпей лекарство (или: Сходи к доктору) // англ. Take a medicine (Go to the doctor), хотя носитель соответствующей лингвокультуры предпочтет даже не фразу с should, а, скорее, непрямое речевое действие типа: Have you ever thought of taking/visiting…?

Факторная модель грамматического действия и перевода в большей степени соответствует реальности языкового существования, нежели статические модели, рассматривающие продукт, но не процесс перевода. Возможности дальнейшей разработки связаны с выделением дополнительных факторов, влияющих на грамматический выбор, а также на другие аспекты перевода. Весьма подробно различные факторы рассмотрены в работе [Gutknecht, Rölle 1996: 5-6 и др.]. Значимыми аспектами являются также взаимодействие [Там же: 280-286], взаимное предпочтение, взаимная нейтрализация факторов и др. Радикально существенным для поставленных задач будет исследование собственно грамматических действий и объяснений причин выбора грамматического оформления пользователями языка

Список литературы

Бабушкин А.П., Кашкин В.Б. Когнитивный аспект грамматического употребления // Методические и лингвистические проблемы в обучении иностранному языку. – Вып. 6. – Воронеж: ВВАИИ, 2001. – С.3-6.

Бехерт И. Эргативность как исходный пункт изучения прагматической основы грамматических категорий // Новое в зарубежной лингвистике. – Вып. XI. – М.: Прогресс, 1982. – С. 411-431.

Залевская А.А. Текст и его понимание. – Тверь: ТверГУ, 2001.– 177 с.

Кашкин В.Б. Функциональная типология перфекта. – Воронеж: Изд-во ВГУ, 1991. – 128 с.

Кашкин В.Б. Введение в теорию коммуникации. – Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2000. – 175 с.

Кашкин В.Б. Функциональная типология (неопределенный артикль). – Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2001. – 255 с.

Кашкин В.Б. Бытовая философия языка и языковые контрасты // Теоретическая и прикладная лингвистика. – Вып. 3. Аспекты метакоммуникативной деятельности. – Воронеж: Изд-во ВГТУ, 2002. – С. 4-34.

Ляхтеэнмяки М. Перевод и интерпретация: о некоторых предположениях и мифологемах // Теоретическая и прикладная лингвистика. – Вып.1. Проблемы философии языка и сопоставительной лингвистики. – Воронеж: Изд-во ВГТУ, 1999. – С.32-45.

Сдобников В.В., Петрова О.В. Теория перевода. – Н.Новгород: Изд-во НГЛУ им. Н.А.Добролюбова, 2001. – 306 с.

Gutknecht C., Rölle L.J. Translating by Factors. – N.Y.: SUNY Press, 1996. – XVI + 346 с.

Kashkin V.B. Choice Factors in Translation // Target: International Journal of Translation Studies. – 10:1. – Amsterdam; Philadelphia: J.Benjamins, 1998. – C.95-111.

Weinrich H. Textlinguistik: Zur Syntax des Artikels in der deutschen Sprache // Jahrbuch für Internationale Germanistik. – 1:1. – 1969. S.61-74.

 

Опубликовано в Вестнике Воронежского государственного университета. Серия лингвистика и межкультурная коммуникация. 2002. №2. С.62-67.

 

Назад на страницу В.Б.Кашкина